#Franz - Немного Берлина и искреннего, трезвого, отнюдь не метамфетаминного счастья
Ну значит мы просто умрём.
Что тут думать?
Гранат нынче - днём с огнём.
На всех их не хватит,
Да мы точно умрём,
Не удручатейсь
какому-то зубу.
Зуб – не нога, не желудок.
Обидно, конечно, чтоб в смерть и беззубым,
зато при пуговицах,
при параде,
как должно.
Что вы?!
Господин лейтенант,
Разве можно!
Смерть оживляет,
Омоложает,
Бодрит.
Какой дефицит
Смерти,
Однако,
У меня наблюдался
при жизни,
Особо последние месяцы.
Чувствуете – прощение?
Верный признак,
что в этот раз – наверняка.
От смерти – добреешь,
господин лейтенант.
Всё чудесным образом
Выносимей.
И девки – краше,
И небо – синей,
И даже не так обидно,
что музыка наша
отзвучит
ещё до сирени.
Чувствуете –
как холодок осенний,
как свежесть
янтарнейшая
над Рейном
и бархатное
рассеянное
золото
в воздухе
над Дунаем -
так, лейтенант,
так - толчками
по нам разливается радость
покоя,
Как у Бетховена
Поражённого
Искренностью
гармонии
беспардонно-
назойливой,
а премилейшей
пьески,
хочется верить,
с врезками
щемящее
всех симфоний.
Чувствуете, как больно
От свежести.
Опьянительна как
Резкость
Фокуса
На внезапно
соединившейся
Троице.
Всадник
на коне бледном –
Славнейшее существо,
Оклеветан,
А трудится –
придаёт всему
его натуральную,
неподдельную его
величину,
что немедля сказывается на юморе.
Даже люди не кажутся больше безвкусными
Выводочками уродцев
На тоненькой и поблёкшей веревочке
Предсказуемости.
Редчайшее, наиредчайшее чувство –
юмор-то.
Неужто вы по нему не соскучились?
Моя самая первая нянька
С венгерскими, что ли, корнями
Сытыми полднями
Напевала:
Все королевские дети
Даже те –
Даже с самой трепетной
Синевой в глазах,
Имеют право
На плач
Утром,
В своих яшмовых башмачках,
Не выносящих
Солнца.
Все
Королевские дети
Даже те –
Даже с самым трепетным
Серебром в глазах,
Молятся
Иногда
спросонья
В часовенках
Из гагата.
О, Мадонна,
Я ведь не за себя,
Я за редких тех,
Кому тяжело дышать
От белесой
Жадности
Карпов.
Я за тех –
С незатянувшимся взглядом
Дьяволов
На потемневших соборах
С хризантемками
Вместо органов,
Ведь кому,
Как не каменным дьяволам,
Обожать
Хризантемы?
С взглядами
Прожженными
Северным ветром,
Северным ветром
Обугленными
Лишь для того,
Чтоб каким-нибудь утром
Лучше расслышать
мглистый
Перезвон
Тишин
И колоколов -
Чистит
От склизкой
Безотчетности
Карпов.
Няня,
Тут делать надо,
А не молиться!
Пистолет – быстро,
Яд – близко,
Как еще
уничтожается рыбья
Пучеголовость?
И старушка решила, что я – справедлив.
Но мы-то знаем, как она ошибалась.
Чихал я на эту слабость людей до узаконенной мести.
Господин лейтенант,
Если
Себя утруждать –
Если жить,
умирать, убивать,
То лишь за трепетность
Хризантемки
На месте
Замшевшего органа
Невеселого,
Мокрого,
Желтого,
нежного
Дьявола
С обрушенной крыши
давно недостроенного собора,
Дьяволечка
Без крыл и излишеств
С душеспасительным взором
Марии.
В четыре
Неполных года
Не было атеиста тверже
Меня.
Кто же в здравом уме вознамерится верить карпам?
Однако
Один
Упоительно-пьяный моряк
С добрейшим,
С мягчайшим
Отчаянием
Где-то в бровях,
ляпнул:
Малыш,
Так герои – не люди.
Безусловно,
Безмерно,
Безудержно
Стоит верить
Во все.
Оттого что оно –
Почти оскорбляюще-чисто,
Нечеловечески чисто,
Испепеляюще чисто,
Если,
Конечно,
Поверить.
А еще… он кажется был из Брюгге.
Что ж, господа,
Тушим окурки.
Какая ж все-таки сладкая мысль!
Лейтенант,
Ну же - радостней,
Господин лейтенант,
Мы сегодня умрем!
#ФранцВертфоллен