#MisterJ Twelve Hours of Mister J
О беспомощности кокаина перед нейронами мозга
Ай, Роса-Мария,
если меня ты захочешь,
не бывать в сентябре слаще ночи.
Ну немного
дрожи в пальцах
и озноба -
чуть-чуть,
капля,
и зрачок
слегка побольше
ожидаемой
окружности –
ну и к черту,
Роса-Мария,
да бесспорно -
кокаином,
а иначе я б не любил
тебя.
Правда, как видишь,
горька,
так раздевайся, дитя
нищеты
мексиканской,
и давай наслаждаться
сентябрьским,
лучшим в мире
закатом.
Ай, Роса-Мария,
если меня ты захочешь,
не знать этой земле слаще ночи.
Ну немного
женат,
ну слегка так
ревнива,
защитим,
обеспечим
всей необходимой
безличностью
и наличностью
тоже,
не дрожи, дитя,
мечты о нарковельможах
жизнь,
хоть и сера,
но тебе исполняет,
так дай мне любить
себя,
пока я
еще химически мягок
и осчастливлен,
ах ты смугленький плод
пылищи и пива,
наслаждайся
красивым,
хоть жирненьким,
как мексиканцы,
закатом.
Ay padre,
Lo siento
tan abrasado,
я не удержался,
мне надо как-то латать
эти дыры
на сердце.
Lo siento
por todas
heridas abiertas
que dejé
en este señor.
Pero con su tontería
como se atrevió
a esperar
en su pindonga
de vida
algo mejor.
И кокаин тут,
увы,
ах увы,
ни при чем.
Ay, papá,
я чуток
тахикардичен,
согласен,
но трезв,
не беспечален
и ясен
рассудком.
Зрачок
лишь по окружности
малость
знобит
от любви
новообретенной
к посеребренным АК -
ничего
не отстреливает
предплечий
лучше.
А еще голени
и колени,
и, кажется, уши.
Разве ж это стрелять?
Так – погорячился слегка.
О сеньора
De Sancta Muerte,
возлюби
столь странного грешника.
Я устал
от обходительности
с людьми.
Я набью тебя
на самой,
на рукояти,
а ты проглоти
мою печень,
раз в ней серьезность,
Безысходность - наилучший моторчик.
Ай принцесса
с глазами зелеными
до озноба,
хорошо бы
поглубже,
ну же девочка,
к югу твой ужин.
Роса-Мария,
невыносимо
все то,
что умеешь ты
мягкой,
пружинистой,
но неудачно
затянутой в джинсы
своей кормилицей.
Да я сейчас
буду любить тебя
как,
клянусь самой святой из всех твоих тёзок,
я никогда
не любил другую –
верь,
если не мне,
то моей
безысходности.
Я буду любить тебя,
как никто
никогда
не полюбит
по новой.
Сеньора
Трисвятой Смерти,
отпусти же
мне, грешнику,
малейшее
из сомнений,
как тесно,
что с кокаином,
что без.
Ay papá,
да пусть я
стократ
тахикардичен,
мой мозг
отслужил
тебе
на триллионы,
на столько же
отслужит ещё,
что с кокаином,
что без.
В мозгу моём
неостановимый треск
нейтронных реакций,
и не кокаину
их останавливать.
И я
охренительно
этим доволен.
Но тесно,
как тесно
и мозгу,
и воле,
и крови,
не может быть
чтоб
человеческое –
это всё, что мне оставалось.
Да сдохну я так,
как реактор
ядерный,
чьи распады
идут лишь
на жалкую,
на одну лампочку Ильича.
Ай принцесса,
ну покажи мне,
давай,
свой зеленоглазый,
испуганный,
радостный,
портативный
рай
для безумно влюбленных во смерть.
Если мне что-нибудь не успеть,
так не наслаждения,
но и оно
уже не достаточно
для того,
чтоб мне захотелось,
Роса-Мария,
да всего кокаина
вздыбленно-
изнасилованной
Колумбии
уже не достаточно,
чтоб мне захотелось,
искренне захотелось
жить.
---
Муха кружит
над десертом.
Мухе ветренно.
И голодно,
И упорно.
Говорят, мухи не гордые.
Врут.
Они, как голуби,
мрут
исключительно из гордыни.
Числом берут.
Всех
не загероинишь,
не хлопнешь
ровнехонько
на лету.
Девочка,
мне бы сказать тебе
тут
тысячи, тысячи сотен,
вызвав радость
и успокоенность,
ибо скромность,
милая,
только вредит в быту.
Девочка синяя
в сумеречном поту,
глупости всё,
что с утра плетут,
закрой
ушки-раковинки,
не слушай,
поброди по дому,
найди себе душ и
освежи
глаза – ракушки,
язычок – жгутик,
убегай, девочка,
только не слушай,
как странно болеть без причины.
А она вся пружинится,
злится,
ты и бог, говорит
и свет,
что за чушь,
как тебе болеть
и зачем,
вот муж-
чинам-червякам всяким -
оно понятно,
а тебе, небожителю,
прям нелицеприятно.
И вдруг мух в комнате
не осталось вовсе,
стоит десерт,
карамелью портится.
Смелеет девочка,
как мелеет
воля.
Один алкоголь,
что за херь,
когда хочется
кипяченной
воды.
Оттого что ничего не хочется вовсе,
Только сидеть
и водить раскрасневшимися белками
по звездам –
несказочно тусклым
и мокрым,
не звезды, а спутники -
искуственные
массификаторы,
только не дай боже
не Фейсбука,
а напалма
в каких-нибудь
третьесортных странах.
Болят воспаленные капилляры,
Невоспаленное сердце
тоже
участвует
в создании крепчайшего из сообществ –
тишины и такой не-
целеустремленности,
что цель
в ужасе
от своей бесцельности
на коленях
ползет сама.
Испугалась девочка,
сидит молча.
Страх
зеленит глаза
мягкие,
как лужайка,
локоточки остренькие
уткнув в колени
моргает
глазами осенними,
чистыми,
что заказная травка,
только вот не распахнутыми -
отяжелели за ночь.
Ждет мексиканочка указаний.
Ты, дурная,
что деньги-то не берешь?
Боюсь,
страшно сеньор
задумчив.
За полгода ни одной лужи,
кроме луж
отдающих
железом,
вот совсем не идут дожди.
Бери уже и иди.
Сидит.
Волос синий на палец мотает.
Любовь долготерпит
и всепрощает,
насаждает
всепоглощающую
реальность
свою,
что солнце.
Но нежность, девочка, больше.
Она не размягчает костей.
Не верь, мулаточка, всем,
говорящим, как странно болеть
без причины.
Выбеленный
и гладковыбритый
новый водитель
в счастливейшей из рубашек
ртом поет,
а ногами пляшет,
пиджак у него бордовый
и брюки, кажется, тоже,
и счастья тут полон рот,
а жизни уж –
панталоны.
Со своим верным АК
с гравировочкой «от Армани»
милейший водитель
каждому
ежечасно доказывает,
что мечтания
и не мечтания вовсе –
события,
коли плыть до них
ритм задавая
ртом
и поддерживая
ногами.
Вы уж не злитесь, сеньор,
но там так ожидают,
прям охуенно.
Вы же знаете,
еl papá не одобряет,
когда сами вы… так… кокаином.
А Лупе?
Ну, она, как обычно.
И необъяснимо
жизни
полны вдруг
ключицы,
глазницы
и что-то батистовое.
Муха на десерт не садится –
Из страха никнет
покорно
и голодает.
Киснет десерт,
пропадает
под индустриальным
воздухом из кондицинера.
Ай, Роса-Мария,
Ай девочка,
Свежая
И несмелая,
Знай,
В это утро
Какие-то три секунды,
Но я больше,
Гораздо больше,
Чем просто любил тебя.
Из бордовости пиджака
хозяин оптимистичнейшего АК,
заводясь,
напевает:
Ай, Роса-Мария,
если меня ты захочешь,
не знать этой земле слаще ночи.
Сеньора
Трисвятой Смерти,
и Хесус,
и кто бы там ни был,
да разве это возможно,
не благословлять меня.
#FranzWertvollen #ФранцВертфоллен